Потом, как берега сошлись, тогда уже и стоячая вода закончилась, и плавание прекратилось. Лодку тащили на бечеве, минуя пороги, обводя её вокруг торчащих камней, а то и волокли в обход опасного места, перенося груз на руках… вру, на спинах. Он заранее был упакован в плетёные короба с лямками, чтобы ловчее нести, кроме двух огромных канатов, каждый из которых, связанный в бунт, поднимали вчетвером на палках. Вторая же долблёнка осталась дожидаться нас по ту сторону, где дом. Вшестером мужики управлялись споро, а меня оставляли у костра в том месте, куда всё стаскивали в текущий день, чтобы я ужин им приготовил, пока они снуют туда-сюда и корячатся с перекатыванием челна на катках.
Я не сразу и сообразил, что мы уже несколько дней движемся исключительно по суше. Сначала круто в гору, потом – под уклон. Наконец, судёнышко наше поставили в какой-то ручей, но уже носом вниз по течению. Потом ещё пару дней вели лодку, удерживая верёвками с берега и минуя водопады опять же по суше. Едва достигли места, начиная с которого можно плыть, оказалось, что кроме нас с Тёплым Ветром, в чёлн, нагруженный всем взятым на торг добром, решительно никто больше сесть не может. Перегрузка выходит.
Так и пошли – вождь на вёслах – Ваш покорный слуга на руле.
А я-то губу раскатал – решил, будто кому-то от меня потребуется мудрый совет. Всего-навсего, оказывается, – нужен самый лёгкий рулевой. Собственно, для предыдущего этапа была надобность в носильщиках, вот, как только они сделали своё дело, их и оставили дожидаться следующего момента, когда в их услугах возникнет нужда. Ну а мы продолжили спускаться вниз по течению потерявшей горную стремительность реки. Думаю, сотню километров в день проделывали, потому что я держался самой стремнины.
Русло принимало в себя притоки и становилось шире, а потом речной простор сделался поистине необъятным. Может и не в самой великой реке мы оказались, но в крупной – это точно. У дядки Быга откровенно захватывало дух, когда я правил по стрежню, ловя быстрое течение. Он бледнел, но молчал. Вспоминал, наверное, что теперь умеет плавать.
Признаков присутствия человека за всю дорогу так ни разу и не заметили. Ни дыма, ни шатра, ни бревен, опущенных в речку наподобие мостков. Ну и самих людей тоже не видали. Зато нужное стойбище разглядели издалека. Не деревня даже, судя по размерам, деревушка – десяток шатров да пара хижин.
– Племя Испуганной Землеройки тут живёт, – объяснил мой спутник, едва мы ступили на берег. Это случилось вскоре после полудня и о приготовлении еды заботиться было рано (Вы, наверняка, догадались, кто занимался на привалах обслуживающим трудом), поэтому, привязав лодку, я приготовился сидеть на берегу, охраняя её – людей вокруг было немало, и похожих челнов, привязанных к вбитым в землю кольям, хватало. Словом, запросто могут что-нибудь спереть.
Но вождь, сделав несколько шагов вверх по склону, обернулся, видом своим показывая, что ждёт меня. Ему виднее, а я не против поглядеть на новое место.
***
С людьми, занимавшимися, кто погрузкой, кто разгрузкой челноков, мы учтиво поздоровались. И знакомцы среди них были у дядьки, и незнакомцы. Последовала череда представлений,
– Хорошо, что ты получил взрослое имя, вождь Тёплый Ветер, – молвил пожилой дядька по имени Просторная Кладовка, который, кажется, всех тут знал. – Но почему молочный ребёнок носит имя настоящего охотника?
– Он прошёл посвящение и обрёл духа-хранителя, – кажется, мой спутник гордится мною куда сильнее, чем собой. – Степенный Барсук брал у него пищу и оберегал от опасности наяву, а не во сне. А потом отдал моему сыну своё имя. (Услышав про сына я смолчал)
– Так ты слышишь голоса духов? – это уже вопрос ко мне.
– Только тогда, когда им есть что сказать, – отвечаю. Знаю, что скромность – не украшение, а необходимое условие для завязывания контакта.
– Что же, я вижу прекрасные канаты, – этот Кладовка, кажется, тут вроде распорядителя. – Что ты хочешь за них?
– Моему племени нужны четыре очень больших горшка. А ещё я привёз летние одежды для женщин, нитки для шитья и крепкие шнуры для силков. Есть у меня и сети для рыбаков, – командир мой сразу оглашает весь список.
Меновая торговля – дело сложное. В этом смысле продавцы, являющиеся одновременно покупателями, собравшись в одном месте, заключают весьма сложные сделки, в которых деньги участия не принимают. Во всяком случае, я не слышу ни одного упоминания, ни оцифрованного значения цены, ни выражений, хотя бы намекающих на наличие эквивалента стоимости.
Мой дядька ставит на землю свой плетёный короб и выкладывает из него на прекрасно выделанную оленью шкуру (я из челнока притащил) образцы шнуров, мотки шпагата, тканые рукавички… Дюжие хлопцы, изъяв из нашей лодки канаты, "вставляют" в неё горшки, в каждый из которых я легко могу спрятаться. Клинышками и распорками фиксируют их: фирма веников не вяжет – поведение подчёркнуто корпоративное, а отношение к нашим канатам весьма уважительное.
Чего не скажешь обо всём остальном. Скажем, нафига нам ракушки, нанизанные на шнурок, за связку которых чернявый парень пытается сторговать отличный халато-фартук? Мы не согласны. И даже за две связки. И даже за три.
Рыболовные крючки из кости. Хорошо сделаны. За них отдаём моток тонкого прочного шнура. Понятно же, что рыбак леску покупает, потому что она требуется ему для снасти.
И так – по каждой позиции. А то – трое-четверо сойдутся и договариваются, кто, кому, что и в каком количестве отдаст, чтобы в результате у каждого появилось желаемое. Задолбали нас с дядькой торговцы красотулечками. Коробочки резные – сколько же доброй слоновой кости на безделицы ушло! Слоновой? Или мамонтовой? Я же в древнем мире, так что, скорее всего – мамонтовой.